Куколка для монстра - Страница 48

Пистолет, впившийся в бок. Единственная неприятность, которую я могу устранить.

Я – вот единственная неприятность, которую можно устранить. Нужно только вытащить тяжелую игрушку из кармана. Она хорошо поработала, вполне в духе Хичкока: два трупа, почему бы не быть третьему? Ведь выхода нет.

Нет выхода.

Эта мысль так обрадовала меня своей определенностью, что сон как рукой сняло. Вот оно что: малейший намек на решение всегда мобилизует Анну Александрову, суку, каких мало. Жаль только, что не придется воспользоваться этим ценным качеством в дальнейшем.

Мысль о том, что все может так легко и относительно безболезненно закончиться, подстегнула меня. Во всяком случае, есть радикальный способ избавиться от боли в подбородке и навсегда замерзших ног. Есть радикальный способ избавиться от вечных сумерек в сознании. Я попыталась извлечь пистолет из-за подкладки – это оказалось не так-то просто: он выскальзывал, он не давался мне в руки. Я даже застонала от нетерпения: каждая секунда отдаляла меня от решения пустить себе пулю в лоб (или в сердце, или в висок), делала его не таким бесповоротным.

Ничего не получается, да что же с моими руками, черт возьми, неужели я так боюсь перестать жить?!.

– Нет, не боюсь, – вслух произнесла я, уговаривая себя. – Не боюсь, не боюсь, не боюсь. После всего, что произошло, мне нечего бояться.

Не доверяя больше предательским, цепляющимся за жалкую жизнь рукам, я поднесла шелковую подкладку к – лицу и впилась в нее зубами. Через несколько секунд подкладка поддалась и треснула. Из-под ткани выпал пистолет.

Пистолет и несколько смятых бумажек. Мать твою (я вспомнила о Витьке), что это со мной? Наваждение близкого самоубийства прошло. Бумажки оказались смятыми купюрами. Я осторожно разгладила их: четыре сотенных и одна полтаха, да вы шикарно живете, Анна Александрова, если такие бросовые суммы валяются у вас в дырявых карманах.

Четыре сотенных и одна полтаха. Есть с чем начинать жить.

Неожиданно появившиеся деньги сделали свое дело: в голове прояснилось, прав Илья, я действительно алчная тварь, только деньги могут заставить меня трезво соображать, пусть даже такие небольшие.

Я поднялась на ноги, оделась и запахнула шубу, не забыв переложить пистолет и все неожиданное богатство в целый карман.

Сначала сапоги, чтобы не замерзнуть вусмерть. Сначала сапоги, а потом все остальное.

…Здесь же, в ГУМе, пряча фиолетовый подбородок От равнодушных продавцов, я купила себе пару относительно дешевых сапог. Оставшихся денег хватило на колготки, кофе и пачку «Житана».

Спустя полчаса я сидела в соседней прилично обставленной забегаловке, грела руки о чашку кофе и предавалась нерадостным мыслям.

В активе у меня были только сапоги и сигареты. Все остальное выглядело катастрофически. То, что я узнала о себе, не может не вызвать ничего, кроме глухой тоски. Две смерти за ночь, и все они связаны со мной. Я и сама чудом избежала участи хирурга-пластика и Эрика Моргенштерна. Но это лишь отсрочка, не больше, комиссия по помилованию, возглавляемая владельцем казино Ильей, никогда не вынесет мне оправдательный приговор.

Никогда еще со времени выхода из комы я так страстно не желала вспомнить все. Вот и сейчас я зло ударила себя по бесполезной голове – так, что остатки кофе пролились на липкий стол. А ударив, тут же поймала себя на мысли, что амнезия вызывает во мне уже не отчаяние, а слепую ярость. Документы, из-за которых холеную суку Анну собирались пустить в расход, были так же недостижимы для меня, как для Ильи. Даже еще более недостижимы. Я не знала, не помнила людей, которые могли бы помочь мне, зато те, кто собирался убить меня, были мне известны. О том, чтобы уехать, не было и речи – у меня нет ни денег, ни документов. Я не помню, появилась ли я в Москве на заре туманной юности или прожила здесь всю жизнь. Можно еще раз позвонить Насте, даже приехать к ней – сердобольная птичка на жердочке никогда бы мне не отказала. Но разнесенная в куски голова Эрика Моргенштерна так явно совпадала по контуру с моей собственной головой, что я тут же отбросила эту мысль. Не стоит втягивать медсестру в смертельные игры. Ты можешь защитить ее только тем, что не станешь впутывать в свою жизнь, Анна… Какое все-таки замечательное имя – Анна… Пожалуй, оно даже идет мне.

Можно, конечно, вернуться в клинику, но там меня обязательно найдут люди Ильи. Они продемонстрировали свои возможности. И последствия известны, я не думала, что после утреннего инцидента с Витьком мои мучители отнесутся ко мне с большей симпатией, чем прежде. Да и перед капитаном Лапицким нельзя вечно разыгрывать неведение, он сразу же учует всю зыбкость моей сицилианской защиты (интересно, играла ли я в шахматы до катастрофы на шоссе?).

Ситуация была такой тупиковой, что я даже улыбнулась паре молодых геев, сидящих против меня. Со всеми вытекающими свободы и жизни тебе осталось ровно до первого милицейского поста.

Один из геев, гибкий как тростник азиат, улыбнулся мне в ответ, легко оторвался от своего спутника и подошел к моему столику.

– У вас не будет сигареты? – мягким чувственным голосом, похожим на руки мертвого Эрика, спросил он.

Я протянула ему пачку «Житана». Он ловко выбил сигарету, но от столика не отошел. Его приятель, по виду похожий на аспиранта философского факультета, ревниво следил за нами. «Дешевка, – с симпатией подумала я об азиатском мальчике с тонко вырезанными ноздрями, – копеечный жиголо, пардон, альфонсик…»

– А две не дадите? – Гею откровенно хотелось понравиться мне, это было чисто женское кокетство.