– Сколько ему лет?
– Сорок три.
– Взрослый мальчик. А что думает по поводу его незапятнанной репутации его жена?
– Он не женат.
– Есть любовница? – Я с удовольствием включилась в игру.
– В том-то все и дело, что нет. У него все эти годы одна и та же секретарша, жуткая грымза, синий чулок, его однокурсница по факультету журналистики. К нему такие очаровашки стояли со знанием компьютера, ногами от коренных зубов и тремя иностранными языками в активе – все без толку.
– Он гомосексуалист, что ли?
– Если бы, – вздохнул Лапицкий. – Тогда бы вообще проблем не было. Гомосексуалисты – это наша неожиданная радость. Нет, здесь глухо.
– Собака есть?
– Гнусная дворняга десяти лет от роду. Привязан к ней так же, как к своей секретарше.
– Так, может, он с собакой, а? – высказала веселенькое предположеньице я.
– По-моему, тебя недостаточно натаскали, – поморщился Лапицкий, – вкус подводит. Последи за собой.
– Извини. А что с подбором кадров?
– Отбирает только на профессиональной основе. Сам шляется по всей стране, вытаскивает перспективных журналистов из глубинки, причем берет преимущественно тех, у кого контры с местными властями. Таких молодых и честных, с проломленными головами по причине чувства обостренной справедливости. У его канала сейчас самые лучшие информационные бригады и самый высокий рейтинг. Любят в нашем многострадальном государстве страстотерпцев, ничего не поделаешь.
Еще несколько месяцев, максимум полгода, и он станет серьезно влиять на внутреннюю политику и формировать общественное мнение в стране, – Ну и на здоровье, – совершенно искренне сказала я. – Если это честный человек с незапятнанной репутацией, как ты выражаешься. Пусть себе формирует, если что-нибудь изменится к лучшему.
– Ты не понимаешь. Сейчас телевидение – это единственная реальная сила. Через год выборы, нам нужен этот канал, тогда мы сможем в большой степени влиять на их исход.
– Так уберите его, в чем дело? – равнодушно сказала я.
– Нет. Без него и его репутации честного человека канал превратится в фикцию, он уже никому не будет нужен. Нам нужно сохранить господина Меньших и подчинить канал своему влиянию. Словом, оставляю тебе его досье – это все, что удалось собрать. Ни на одной козе к нему подъехать не получилось. Завтра с утра буду у тебя. Надеюсь, у тебя появятся соображения, девочка.
…Я просидела над бумагами всю ночь, и чем больше я углублялась в них, тем большее раздражение вызывал во мне этот человек – Михаил Юрьевич Меньших с университетской кличкой Лещ (она ни о чем не говорила, но зачем-то была приобщена к разделу «Биографические данные»). Просто Франциск Ассизский или Джордано Бруно от журналистики, Бог-сын телевидения, обещавший пятью информационными хлебами накормить всех голодных.
Михаил Меньших родился в Новосибирске и закончил там среднюю школу. В ней же работала уборщицей его мать. Отца у него никогда не было. К семнадцати годам в активе юного Леща была только золотая медаль. С ней-то он и отправился в МГИМО, наивный тщедушный парнишка, перенесший в детстве тяжелую форму туберкулеза. Из-за болезни он даже пару лет был прикован к постели и экзамены за восьмой и девятый класс сдавал экстерном. Но бойцовский характер позволил ему не только подняться, но и добиться серьезных успехов в одном из восточных единоборств. Страсть к Востоку осталась, он серьезно изучал китайскую философию и дзэн-буддизм. В МГИМО сына уборщицы не взяли, и он поступил на журналистику в Московский университет. Судя по всему, у него были блестящие организаторские способности и настоящий талант – не просто журналистский (писучих быстрых перьев в стране было хоть пруд пруди), а писательский. Кто-то из ушлых мальчиков Лапицкого даже раздобыл несколько листков с вариантами его коротких рассказов. Их язык, свободный и мощный, близкий по терпкости к бабелевскому, поразил меня. Возможно, у него было большое будущее, но Леща сгубила активная жизненная позиция. Всю жизнь он с кем-то и за кого-то боролся, бесстрашно умел отстаивать то, что считал истиной, и при этом оставался открытым и бесконечно привлекательным человеком. Несколько фотографий Леща, заботливо подколотых скрепками, были удивительными: в этом человеке в избытке было то, что называлось животным магнетизмом. Он умел завоевывать влиятельных друзей, не примыкая ни к какому лагерю, и при этом оставался независимым.
В начале девяностых, когда страна стала на дыбы, он одним из первых застолбил благодатную нишу телевидения и добился в этом несомненного успеха. На кредит, взятый в одном из банков, он обустроил маленькую телестудию, которая впоследствии стала основой его телевизионной империи.
При всем этом Лещ никогда не был аскетом: он обожал друзей и шумные компании, знал толк в хорошей еде, выпивке и красивых женщинах. Он никогда не был женат, так что адюльтер, на котором можно было бы ущучить мощного телевизионщика, отпадал. Все его женщины хранили о нем самые светлые воспоминания, всем им он помогал, и не только материально. Он побывал во всех горячих точках планеты, едва избежал расстрела в Свазиленде и чудом остался жив в Хорватии (югославская эпопея Леща была единственным плохо изученным эпизодом в довольно обстоятельном досье). На самолете компании он вывозил из горящего Грозного русских старух, а через день встречался с Матерью Терезой в Калькутте.
Просто Иисус Христос – суперзвезда, с неприязнью подумала я, с таким счастьем и на свободе.
Лещ был фигурой неудобной для многих и в то же время очень влиятельной. Четыре раза на него покушались, один раз он едва выкарабкался с того света, потеряв десять метров кишечника, в другой – погибли два его телохранителя и собкор канала по Прибалтике, а самого Леща спасло только чудо. С этого печального четвертого раза он отказался от телохранителей, чтобы не подвергать опасности людей, находящихся рядом.