Куколка для монстра - Страница 103

103

Я сама настояла на том, чтобы ехать на кладбище, – в противном случае это выглядело бы подозрительно. Я должна, я просто обязана проститься с близким человеком. Лещ отговаривал меня, но не очень в этом усердствовал: он понимал ситуацию и в то же время хотел защитить меня от лишних потрясений.

Одеться мне было не во что: секретарский костюмчик был безнадежно испорчен (Лещ просто выбросил его, даже не спрашивая моего согласия), и три дня я провела в его рубахе. Лещ сам принес мне простое темное платье с еще не оторванными магазинными ценниками. Секретарские туфли на низких каблуках остались в силе.

– Платье должно вам подойти, – как будто извиняясь, сказал Лещ.

– Спасибо.

– И вот еще что, – он достал маленькую скромную шляпку с вуалью. – Так будет лучше. Чтобы никто не видел вашего лица.

– Моего избитого лица… Еще раз спасибо, Миша. Платье действительно пришлось впору. Но сейчас это было неважно. Впервые за три дня я почувствовала испуг. Маленький, еще не оформившийся, он точил меня как червь. Только когда мы, сопровождаемые Андреем, сели в «Лендровер» Леща, чтобы ехать на кладбище, я поняла его причину: я боялась встречи с мертвым Егором. Нужно собрать все свое мужество, чтобы не провалить дело.

…На кладбище было полно народу. Телекамеры, суровые молодые лица журналистов из компании Леща, никогда еще я не видела таких суровых, таких молодых и таких открытых лиц: мальчики и девочки, превыше всего ценящие цеховую солидарность. Егор, Егор, при своей маленькой жизни ты, наверное, даже и представить себе не мог, с какими почестями тебя будут хоронить, каким героем и мучеником тебя сделают. Ради одного этого я не отказалась бы умереть. Но это не твой случай, я понимаю.

У раскрытой могилы стоял очень дорогой гроб – компания Леща действительно все взяла на себя, – и весь маленький пятачок перед могилой был завален цветами и венками. Тут же произошло что-то вроде импровизированного митинга. Егора здесь не знал никто, но для всех он был еще одним – другом, братом, коллегой, – который погиб за торжество справедливости и торжество информации. Слова, которые в компании Меньших были синонимами. Вспоминали десятки других имен журналистов, убитых так же, как и Егор Самарин.

Это было похоже на братство, такое искреннее и настоящее, что я прокляла себя за то, что настояла на поездке. Настояла на том, чтобы попрощаться с человеком, которого сама же и убила, – верх цинизма, верх фарисейства, верх подлости. На моих глазах стояли слезы, и я уже не знала, кого же по-настоящему оплакиваю: Егора Самарина или себя самое, которой никогда не быть похожей на всех этих открытых и честных людей.

Так-то уж и честных? Анна, Анна, ты, как всегда, иезуитски мудра! Я взяла себя в руки, и после минутной слабости ко мне снова вернулась способность трезво оценивать ситуацию. А разве все эти люди не прибегают к запрещенным приемам только для того, чтобы набить свои информационные блоки? Что она сотворила с горем Марго, вся эта журналистская шатия, которая дышит сейчас гневом и пафосом? Затравленная актриса была вынуждена уехать в Прагу, подальше от корыта прессы, в котором до сих пор полощется ее белье…

Я слышала за спиной чье-то спокойное тихое дыхание. Конечно же, это Андрей, мой добровольный телохранитель, можно даже не оборачиваться. Я вдруг подумала о том, что если бы Лапицкому было необходимо убрать Леща, то лучшей кандидатуры в киллеры и придумать было невозможно. Я бы так обработала несчастного парня, что он спустил бы курок, веря, что служит интересам высшей справедливости. А высшей справедливостью могу стать для него я, вот твои мечты и сбываются, Анюта.

Лещ не отходил от меня. И когда началось прощание, он сам подвел меня к открытому гробу. Я подняла вуаль и наклонилась ко лбу Егора. Человека, которого не видела никогда прежде и который был самым близким мне другом, если верить легенде, сочиненной для Леща.

Так вот ты каков, Егор Самарин.

Егора убили двумя выстрелами в голову, но над его простреленным черепом хорошо потрудились гримеры. Спокойное, ничем не привлекательное, маловыразительное лицо, которое не стало более значительным даже за порогом смерти. Трудно представить, что такой человек добровольно отдал жизнь за абстрактные идеалы. Но в предлагаемые обстоятельства нужно верить, и я поцеловала Егора в лоб, ледяной и ясный. Никаких истерик, никаких слез, полная достоинства скорбь, здесь главное не переиграть…

Когда прощание закончилось и на закрытый гроб полетели первые комья жирной апрельской земли, я отошла и прислонилась лбом к ограде соседней могилы, краем глаза наблюдая за Лещом. Андрей тенью последовал за мной, он перекрывал обзор, но это и к лучшему. Я буду стоять здесь до тех пор, пока Лещ сам не подойдет ко мне.

Лещ подошел ко мне не один. С ним была женщина лет сорока пяти. Скорее всего это и есть его секретарша, верная, как собака, сокурсница, старая грымза, синий чулок, иначе и быть не может.

– Как вы, Анна? – мягко спросил меня Лещ и, пользуясь случаем, взял меня за руку.

Я ответила на прикосновение легким пожатием и ничего не сказала.

– Пойдемте.

– Да, сейчас.

Пока мы шли к выходу, я искоса наблюдала за секретаршей, которая, в свою очередь, не спускала глаз с руки Леща, поддерживающей меня за локоть. Да ты влюблена, линялая университетская кошка, подумала я, причем влюблена много лет и влюблена безнадежно, только у безнадежно влюбленных старых дев бывают такие заострившиеся от страсти черты лица.

У «Лендровера» грымза разлепила лезвия губ и с глухим отчаянием сказала:

103