Куколка для монстра - Страница 99

Берегись, Лещ, я уже начинаю уводить из твоего стойла лучших лошадей. Интересно, что ты скажешь, когда опустеет конюшня и запылает скотный двор?..

…Лещ появился около полуночи. Старик, почуявший его шаги, призывно залаял, и я услышала отчаянный и сбивчивый голос Андрея, сидевшего в ногах моей кровати: «Я даже не прогулял пса!»

– Эй! Есть кто живой, кроме старой дворняги? – с порога весело спросил Лещ. – Почему темно?

– Я пойду со Стариком, – Андрей поднялся с постели, прошел к двери и снял поводок.

Пока за Андреем и собакой не захлопнулась дверь, мы с Лещом молчали. Потом он деликатно спросил:

– Как вы себя чувствуете, Анна?

– Относительно нормально.

– Я включу свет, вы не возражаете?

– Конечно.

Он прошел к столу, включил маленькую лампу, зажег еще несколько ламп в разных частях ангара: теперь, в призрачном неярком свете, его жилище выглядело еще более причудливым.

– С кошкой все в порядке. Ребята за ней присмотрят. И самое главное, вы, кажется, не убили вашего мучителя, если это вас еще волнует.

– Правда? Вы были у меня?

– Да. Там огромная лужа крови. Была огромная лужа. В любом случае, его забрали подельники. Живого или мертвого.

Я умоляюще посмотрела на Леща.

– Думаю, живого. Не так-то просто убить человека. – А вот в этом ты ошибаешься, Лещ.

Он сел к столу, обхватил подбородок ладонью и задумался. – – Что-то не так. Не могу понять.

Я насторожилась. Что может быть не так? Какая-то лажа с документами или люди Лапицкого где-то сработали нечисто? Только этого не хватало, все страдания насмарку, и даже компенсации тебе не выплатят.

– Что-то не так в доме… Черт, стена. Она всегда включена. Это вы попросили выключить?

– Нет. Андрей сам.

– Андрей? Сам? – На его лице отразилось удивление.

– Что-то не так?

– Не знаю… Нужно пожить рядом с Андреем, чтобы понять. Он был болен, болен серьезно. Несколько лет он не может без картинки перед глазами. Наши ребята специально смонтировали для него такую же стену, только маленькую: чтобы телевизоры всегда были включены… У него даже в машине маленький телевизор. Это его единственное спасение, картинки, все эти события на экране, они отвлекают его от собственной души.

– Я знаю… Я знаю его историю. Он рассказал мне.

– Вам? – Удивление переросло в изумление. – Он никогда никому ничего не рассказывает. Об этой югославской трагедии знаю только я.

– Теперь и я…

– Ничего не понимаю. Что вы с ним сделали?

– Ничего. Я просто слушала его.

– Слушали? Он почти не говорит.

– Мы разговаривали целый день. Нет, не так. Он говорил целый день…

– Сначала пес, Потом Андрей… Вы странно действуете на людей.

– Это звучит как оскорбление.

– Простите, я не хотел вас обидеть.

– Вы не можете меня обидеть, Михаил Юрьевич.

– Михаил, – поправил он и тут же сам испугался, что это может быть не правильно мной истолковано, – ненавижу отчество. Оно занимает слишком много времени. А времени почти нет.

– Я понимаю, – я успокоила его, я все поняла правильно, дистанция соблюдена.

Мы молчали до тех пор, пока не вернулись Андрей со Стариком. Немного помявшись, Андрей подошел к постели, наклонился ко мне и поцеловал руку. Я не ожидала этого, да и он сам, похоже, не ожидал: у него это вышло неловко, как будто он взялся за работу, которую никогда раньше не делал. Он не сказал мне ни слова, просто поцеловал руку и все, губы его были жесткими и неприспособленными к таким деликатным светским вещам, но ему удалось вложить в этот невинный поцелуй всю благодарность за длинный сегодняшний день.

Лещ с изумлением взирал на своего лучшего спецназовца.

– Мне завтра приходить, Михаил Юрьевич? – с надеждой спросил Андрей. – – Нет, – обрубил все концы Лещ и добавил ухе мягче, чтобы смягчить горечь, которая разлилась по худому лицу парня:

– Завтра воскресенье, я дома.

– Будет надежнее, если я тоже приду…

– Не стоит, Андрей. В понедельник с утра ты здесь.

– Хорошо. До свидания, Анна. До понедельника. Спасибо за все.

Лещ проводил Андрея до дверей и вернулся ко мне совершенно озадаченный.

– Никогда его таким не видел, – ни к кому не обращаясь, сказал он. – Похоже, вы сотворили чудо, Анна.

– Это произошло бы… Рано или поздно. Душа не может вечно жить на пепелище. Рано или поздно она строит дом и заново обживает землю. Или я не права?

– Наверное… Наверное, вы правы, Анна, – он смотрел на меня, как будто видел впервые.

Молодец, Анюта, молодец, молодец, и парень пришелся кстати, и тирада вышла что надо, коротко и емко, продолжай в том же стиле, и Лещу ничего не останется, как положить свою умную крепкую голову тебе на колени…

Лещ устроился за столом, он еще около часа работал с бумагами, куда-то звонил, сам отвечал на звонки. Но все это время он искоса поглядывал на меня. Я тоже смотрела на него сквозь неплотно прикрытые веки, я была в выигрышном положении: в моем углу не было света, а Лещ был ярко освещен, он сидел за своим огромным столом, как на краю гигантской сцены, отрабатывая прием «публичное одиночество». Кровать, на которой спала раненая секретарша, притягивала его как магнитом, он боролся с собой, но ничего не мог поделать. Пора и сжалиться, Анна, не век же бедняжке Лещу исподтишка вытягивать шею.

– Михаил, – позвала я.

– Вы не спите, Анна? – с готовностью откликнулся он.

– Я хочу попросить вас… – я замялась.

– Я слушаю, – ободрил меня он.

– У меня есть маленькие сбережения… Совсем немного, боюсь, что их не хватит на похороны. Я хочу, чтобы Егора достойно похоронили… Дело в том, что у него никого нет. Никого, кто бы приехал за телом. Я…